Название: Record.
Фэндом: Тёмный Дворецкий
Персонажи: Grell Sutcliff, William T Spears, Ronald Knox, others
Жанр: детектив( слабо), драма (ангст), гет, слеш
Рейтинг:PG-13 пока что
Статус: в процессе.
Размер: миди по плану
Предупреждения: ООС и здесь автор придерживается одного из мнений, что жнецами становятся самоубийцы.
Саммари: Казалось бы, что может изменить очередное нарушение правил? Но именно оно заставило разобраться в прошлом.
Первая глава
Вторая глава
собссно 3я глава
Он был в сознании, слышал полный страха голос напарника, окликающий его в темноте. Вырываясь из пустоты, он с трудом открыл глаза – в уголках щипала запёкшаяся кровь, весь пейзаж вокруг расплывался, как отражение в воде, силуэты дрожали и блекли, очки были потеряны как раз перед этим позорным финалом танца.
Чёрные стены вокруг; узоры, самолично вырванные из этих пламенных и чувственных бросков, двор, разрисованный художником в порыве необузданной и жаждущей любви страсти. Противник - всего лишь дополнение, не затмил его главной, феерической роли и скрылся в тень, чтобы покинуть сцену, в то время как протагонист вышел на свет и показал своё лицо.
Даже если сердце уже не бьётся, а голова раскалывается от прошедшего показа.
Пусть это очередной спектакль сезона, за его короткую жизнь он смог сломать всё, что было основой; изменить слишком многое в течение вечности и растаять в воспоминаниях, как капли яда растворяются в крови смертника.
Сатклифф выдохнул и замер. И пусть дыхание – всего лишь баловство для таких как он, но это простое действие придавало сил. Слишком дорого стоил вздох, слишком многое приходилось терпеть для этого пустяка, хотя раньше это было естественно даже для него, призрака ночи, несущего за собой смерть.
Он видел бледное пятно – лицо младшего помощника прямо перед собой и ощущал на себе его нервный взгляд, пытавшийся понять, прочитать о событиях этой кровавой ночи нарисованных царапинами и порезами на его теле. Но он чувствовал, что они здесь не одни – ещё один человек безмолвно наблюдал за происходящим со стороны, не принимая никакого участия, словно это не относилось к нему, и всё увиденное – лишь случайность, до которой ему нет никакого дела.
Но, к сожалению, как бы Сатклиффу не было больно или противно, он хотел быть сильным. Поэтому он крепче ухватился за холодную рукоять своей вечной напарницы и поднялся, крепко сцепив зубы, чтобы не застонать. Рональд хотел было подхватить его под руку, но тотчас получил полный ненависти взгляд, в котором ясно читалось « не вздумай подойти, если не хочешь стать мясом для шашлыка», и отошёл, с состраданием наблюдая, как Сатклифф пытается ухватиться за каменный выступ на стене. Через несколько мгновений он выпрямляется и щурится, делая вид, что полностью погружён в проблему поиска своих очков.
- Вы в порядке?- только и получается выдавить у Нокса, но тут алый жнец слегка поворачивает к нему голову и жизнерадостно выдаёт.
- В полном!- он совсем забыл, что речь требует дыхания, и, как только слова соскользнули с языка, сразу же зашёлся в кашле. На перчатке выступили новые багровые капли. Он любил играть в такие игры,- только, кажется, споткнулся.
Нокс потерял дар речи. Да слова тут и не нужны были, диспетчер и не собирался затыкаться.
- Ах да, ребят, вы уж извините, что я так припозднился,- смущённо улыбнулся он,- Да, я знаю, что вы ждали меня всё это время в этом скучном и сером офисе, но попробуйте понять! Только я, значит, собрал плёнку этого старикашки, как совершенно случайно, встретил интереснейшего кадра, прямо в том же здании! Представляете? Вот, а потом мы решили мило поболтать о жизни, смерти и остальной чепухе этого мира, как вдруг, о да,- он театрально взмахнул рукой, в то время как другой крепко вцепился в свою косу и опасно пошатнулся,- между нами проскочила самая настоящая искра! И мы просто не смогли удержаться, нас закружило в ритме танго. Быстро, стремительно и страстно!
Он любовно провёл пальцами по зубьям бензопилы и посмотрел туда, где, он чувствовал, всё так же безмолвно стоял Уильям; взгляд Сатклиффа не отрывался от его глаз, речь сбилась, и теперь голос звучал вымученно, хрипел и надрывался.
- Но, к сожалению, я споткнулся, и мой партнёр оставил меня позади. Печально. Только нашли друг друга, и это чёртово несовершенство стало меж нами, словно стена,- его разбитые губы растянулись в ухмылке,- и я остался один, чтобы снова и снова вспоминать эти моменты любви, такой короткой, такой настоящей.
И в этот момент он неожиданно взмыл на крышу здания и, оглянувшись, растворился в темноте. Словно здесь его и не было. Словно тут ничего не произошло. Оставив только сломанные очки на влажной брусчатке, тускло отливающие разбитыми всплесками света в глубине стекла.
***
Организация « Несущие смерть». На её памяти тысячи лет безостановочной работы, миллиарды душ и смертей. Сотни работников, воспоминания которых состоят из бесчисленных тел, пятен крови и лиц, с навеки застывшими на них масками. Работники, чьи жизни когда-то оборвались по собственной воле, теперь обязанные вечностью за подобную роскошь – собственное решение прервать своё существование. Все они захотели уйти раньше, до того как прозвенел последний звонок, а в результате обречены вечно сидеть в безлюдной театральной ложе и смотреть на пустую сцену.
Ти Спирс положил очередной документ в папку и провёл руками по лицу. Целый день одни отчёты, приказы и направления, списки, назначения и выговоры. Он несколько раз глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух через нос - обычно это элементарное упражнение помогало немного расслабиться. Но плечи также сковывало, а в солнечном сплетении давило.
Всё это время Уильям не мог спокойно закрыть глаза. Его спокойствие, сдержанность и самодисциплина дали трещину в ту самую ночь, в переулках западного Лондона. Он предполагал, что не должен был этого видеть, но каждую секунду следующего дня он с небывалой и искренней яростью отчитывал себя в том, что не должен был так поступать, не должен был стоять как идиот и смотреть на Сатклиффа, как на последнее ничтожество.
Хотя на самом деле, всё было не так. Он отдавал полный отчет всему, что пронеслось у него в голове.
Весь вечер пятницы, проведённый в этом кабинете, он не мог найти себе места. И идея отправиться в столицу была крайней степенью его волнения, дальше которой могло быть только полное крушение его репутации сосредоточенного босса, чего он, естественно, не мог себе позволить, а особенно сейчас. Прогулка по улочкам немного успокоила, подавив даже волнение, которое так и старалось сбить его с мысли: толпы спокойных и торопящихся прохожих, вывески магазинов и дождевые разводы на стёклах – веяло непривычной будничностью; ощущение, что могло произойти что-то ужасное, просто не клеилось с этим мерным течением времени. Но, даже не смотря на это, он помнил о списках и понимал, что в любую такую, даже самую прекрасную или праздничную ночь чья-то плёнка прокручивается в последний раз.
Нокс, самое настоящее олицетворение юношеской безалаберности и ветрености, был рядом.
Правда такова, что как бы он ни завидовал настолько фривольному отношению к жизни Рональда, как бы ни презирал его пустяковое отношение к работе, или как бы ни хотел оградить его от того ужасного, с чем они сталкиваются по долгу службы, приходилось признать, этот юнец показал себя с лучшей стороны- не поддавшись самым низким и примитивным чувствам, при виде этой картины, без раздумий бросившись на помощь к товарищу. И неважно, что потом он был бледен, словно мертвец и всю дорогу держал перчатку около лица, главное то, что он смог сделать для Сатклиффа.
Сжав виски в пальцах, Спирс зажмурился как можно сильнее. Обычно лёгкая боль всегда трезвила его, но сейчас все предметы перед носом плыли от напряжения.
Похоже, стоило признать - он поступил, как последнее дерьмо. Но даже стоя в стороне, он отчётливо помнит каждое движение, каждое слово, произнесённое тогда и каждую деталь, украшавшую искромсанное тело подчинённого.
Когда они пришли – Грелль сидел у стены. Откинув голову, губы двигались в такт песни, которую он выводил заглушённым шёпотом. Закрыв глаза, он словно смотрел куда-то ввысь, длинные, мокрые насквозь от воды и крови пряди волос падали ему на веки, словно проволока, изгибаясь у плеч и опадающие вниз, прямо на землю; засохшие капли на лице и багровые разводы у уголков рта. Уилл подумал, что ему очень досталось, хотя в тот момент он не мог разглядеть многочисленных ссадин и синяков на щеках и шее полулежащего перед ним жнеца. Даже от этой скромной демонстрации по коже пробежали мурашки, но на деле всё оказывалось гораздо хуже.
На нём не было плаща – того алого дамского плаща, украшавшего его вот уже больше века, всегда приспущенного и вальяжно расположившегося на чуть согнутых локтях. Он валялся неподалёку и выглядел, словно грязная куча белья. Опустив взгляд, Уилл внимательно осмотрел тело напарника. Понимание и принятие произошедшего упорно не хотели появляться. Понадобилось несколько минут, но этого времени было достаточно, чтобы картинка смогла быть объяснена здравым смыслом, и тело сковало от недоумения и страха за Сатклиффа, накрывшего его с головой.
Ткань рубашки на правом плече была чёрной от пропитавшей её крови. Начиная оттуда, вдоль всей груди парня тянулся рваный, грубый порез, в районе сердца поворачивающийся и ведущий прямо к желудку, где и располагалась финальная точка. Уродливая роспись на своём трофее. Рваные края, окрашенные, словно лепестки розы, сгустки спекшейся крови на обрывках бледной кожи и дорожки, ведущие на землю. Молчание на багровом лезвии косы, со слабо ухватившейся за неё ладонью, которая вот-вот, была готова без сил соскользнуть с металла.
В тот момент Спирс забыл, как дышать. Он стоял, без сил пошевелиться, не в состоянии вымолвить ни слова. Это было галлюцинацией, бредом, но никак не реальностью. Голова гудела от перенапряжения.
И даже когда алый жнец открыл глаза и встретился с ним взглядом, он не мог как-то перебороть своё оцепенение, сделать хоть что-то полезное или выдавить слово. Только смотреть в горечь и презрение, плескавшееся в глубине суженных от боли зрачков.
Его движения были резкими и немного необдуманными – он старался вести себя так, словно всё в порядке, но это получалось неубедительно, и, если Рон позволил ввести себя в заблуждение на несколько мгновений, то Уильям слишком хорошо знал жнеца, чтобы попасться на такую дешёвую игру. Он и раньше видел, как некоторые люди проявляли отвагу, не поддаваясь боли, жертвовали собой ради других и изо всех сил старались выглядеть сильными, но за сотни лет он впервые столкнулся с таким у жнеца. Ведь если подумать, зачем бессмертному чем-то жертвовать? Это не место убийства, никого не стягивают цепью, ни у чьего виска не дрожит дуло пистолета; нет погибших, нет ровно никакой необходимости кого-то подбадривать, говорить, что всё нормально и улыбаться сквозь туман. Но он делал всё это. Старательно улыбался, закатывал глаза и театрально жестикулировал, а Уильям смотрел, как из ран начинает заново сочиться кровь и каждую секунду его зрачки сужаются в унисон с практически незаметными порывами боли, пронизывающей его тело. Когда он кашлял, из лёгких вырывались алые капли, все его руки и грудь были исполосаны безумцем, но вместо того чтобы продолжать вести себя нормально в его понимании, Сатклифф впервые за много лет решил проявить жёсткость характера. Словно считал, что никто не должен за него волноваться, и всё это – только его проступок, последствия которого нельзя повесить ни на кого, кроме себя.
Вот так всегда оказывается, тот, кого вы считали не способным на свершения, выходит сильнейшим.
Ти Спирс встряхнул головой посильнее, чтобы в висках застучала кровь и отвлёкла от картин, которые всплывали в подсознании, в бешеном ритме мелькая перед глазами, сменяясь и смеясь над ним.
Нельзя сразу менять мнение о человеке, он это отлично понимал. Обычно люди не могут измениться за один день, так же как река, годами размывавшая песчаный берег, не может за мгновение вернуться в русло. Бешеный, неуправляемый поток – вот с чем можно было сравнить диспетчера. Он всегда был неожиданностью, всегда появлялся внезапно и не всегда, а точнее никогда, в лучшем свете. Но он был таким всегда.
Но даже такой поступок с его стороны всколыхнул в памяти Спирса те старые моменты их былого сотрудничества, с момента которого прошло уже много лет. Оно было недолгим, но оставило приятный осадок на душе, хотя Сатклифф и тогда не отличался покладистостью характера; скорее даже в те месяцы его вспыльчивая натура достигала своего апогея.
И сейчас он вспоминал послевкусие этой службы и поддавался картинам той ночи: смотрел, как фигура жнеца взмывает в небо, роняя за собой брусничные капли, и возвышается над ними на карнизе крыше – чуть шатаясь, будто ветер пытается подхватить её. И оттуда, удерживая равновесие только с помощью косы, Сатклифф смотрит на них сверху вниз, чуть склонив голову назад, его подбородок в разводах, очерченный ночным небом, волосы, упавшие на плечи и ярко-зелёные глаза, смотрящие прямо на него, изнурённо прикрытые дрожащими веками . Последнее, что он помнил, до того, как неустойчивая марионетка в последний раз неосмотрительно всколыхнулась, и исчезла. До того как Сатклифф отвернулся от них и убежал.
Наверное, это всё была какая-то шутка, горько подумал Спирс и, с присущей ему осторожностью, сложил документы о подчиненных в ящик стола – надо было найти замещающего на ближайшее время. Ведь он так и не появился в офисе. Никто не знал что с ним, почему его нет, и чем обернулась та драка в подворотне. И уже полдня он смотрел на черно-белые фотографии личных дел и был не в силах достать любую из них. Как будто чувствовал себя виноватым за то, что пытается найти ему замену, даже толком не разобравшись с ситуацией. Это было не в его стиле, но, к сожалению, факты и действительное положение дел буквально связывали Спирса по рукам и ногам.
Прерывая его размышления, в дверь раздался робкий стук. Ти Спирс тихо произнёс «Войдите», и откашлялся – забавно, все эти дни красноволосое недоразумение не появляется, и у Спирса даже нет повода развивать свои голосовые связки.
Нокс, самое настоящее олицетворение юношеской безалаберности и ветрености, был рядом.
Правда такова, что как бы он ни завидовал настолько фривольному отношению к жизни Рональда, как бы ни презирал его пустяковое отношение к работе, или как бы ни хотел оградить его от того ужасного, с чем они сталкиваются по долгу службы, приходилось признать, этот юнец показал себя с лучшей стороны- не поддавшись самым низким и примитивным чувствам, при виде этой картины, без раздумий бросившись на помощь к товарищу. И неважно, что потом он был бледен, словно мертвец и всю дорогу держал перчатку около лица, главное то, что он смог сделать для Сатклиффа.
Сжав виски в пальцах, Спирс зажмурился как можно сильнее. Обычно лёгкая боль всегда трезвила его, но сейчас все предметы перед носом плыли от напряжения.
Похоже, стоило признать - он поступил, как последнее дерьмо. Но даже стоя в стороне, он отчётливо помнит каждое движение, каждое слово, произнесённое тогда и каждую деталь, украшавшую искромсанное тело подчинённого.
Когда они пришли – Грелль сидел у стены. Откинув голову, губы двигались в такт песни, которую он выводил заглушённым шёпотом. Закрыв глаза, он словно смотрел куда-то ввысь, длинные, мокрые насквозь от воды и крови пряди волос падали ему на веки, словно проволока, изгибаясь у плеч и опадающие вниз, прямо на землю; засохшие капли на лице и багровые разводы у уголков рта. Уилл подумал, что ему очень досталось, хотя в тот момент он не мог разглядеть многочисленных ссадин и синяков на щеках и шее полулежащего перед ним жнеца. Даже от этой скромной демонстрации по коже пробежали мурашки, но на деле всё оказывалось гораздо хуже.
На нём не было плаща – того алого дамского плаща, украшавшего его вот уже больше века, всегда приспущенного и вальяжно расположившегося на чуть согнутых локтях. Он валялся неподалёку и выглядел, словно грязная куча белья. Опустив взгляд, Уилл внимательно осмотрел тело напарника. Понимание и принятие произошедшего упорно не хотели появляться. Понадобилось несколько минут, но этого времени было достаточно, чтобы картинка смогла быть объяснена здравым смыслом, и тело сковало от недоумения и страха за Сатклиффа, накрывшего его с головой.
Ткань рубашки на правом плече была чёрной от пропитавшей её крови. Начиная оттуда, вдоль всей груди парня тянулся рваный, грубый порез, в районе сердца поворачивающийся и ведущий прямо к желудку, где и располагалась финальная точка. Уродливая роспись на своём трофее. Рваные края, окрашенные, словно лепестки розы, сгустки спекшейся крови на обрывках бледной кожи и дорожки, ведущие на землю. Молчание на багровом лезвии косы, со слабо ухватившейся за неё ладонью, которая вот-вот, была готова без сил соскользнуть с металла.
В тот момент Спирс забыл, как дышать. Он стоял, без сил пошевелиться, не в состоянии вымолвить ни слова. Это было галлюцинацией, бредом, но никак не реальностью. Голова гудела от перенапряжения.
И даже когда алый жнец открыл глаза и встретился с ним взглядом, он не мог как-то перебороть своё оцепенение, сделать хоть что-то полезное или выдавить слово. Только смотреть в горечь и презрение, плескавшееся в глубине суженных от боли зрачков.
Его движения были резкими и немного необдуманными – он старался вести себя так, словно всё в порядке, но это получалось неубедительно, и, если Рон позволил ввести себя в заблуждение на несколько мгновений, то Уильям слишком хорошо знал жнеца, чтобы попасться на такую дешёвую игру. Он и раньше видел, как некоторые люди проявляли отвагу, не поддаваясь боли, жертвовали собой ради других и изо всех сил старались выглядеть сильными, но за сотни лет он впервые столкнулся с таким у жнеца. Ведь если подумать, зачем бессмертному чем-то жертвовать? Это не место убийства, никого не стягивают цепью, ни у чьего виска не дрожит дуло пистолета; нет погибших, нет ровно никакой необходимости кого-то подбадривать, говорить, что всё нормально и улыбаться сквозь туман. Но он делал всё это. Старательно улыбался, закатывал глаза и театрально жестикулировал, а Уильям смотрел, как из ран начинает заново сочиться кровь и каждую секунду его зрачки сужаются в унисон с практически незаметными порывами боли, пронизывающей его тело. Когда он кашлял, из лёгких вырывались алые капли, все его руки и грудь были исполосаны безумцем, но вместо того чтобы продолжать вести себя нормально в его понимании, Сатклифф впервые за много лет решил проявить жёсткость характера. Словно считал, что никто не должен за него волноваться, и всё это – только его проступок, последствия которого нельзя повесить ни на кого, кроме себя.
Вот так всегда оказывается, тот, кого вы считали не способным на свершения, выходит сильнейшим.
Ти Спирс встряхнул головой посильнее, чтобы в висках застучала кровь и отвлёкла от картин, которые всплывали в подсознании, в бешеном ритме мелькая перед глазами, сменяясь и смеясь над ним.
Нельзя сразу менять мнение о человеке, он это отлично понимал. Обычно люди не могут измениться за один день, так же как река, годами размывавшая песчаный берег, не может за мгновение вернуться в русло. Бешеный, неуправляемый поток – вот с чем можно было сравнить диспетчера. Он всегда был неожиданностью, всегда появлялся внезапно и не всегда, а точнее никогда, в лучшем свете. Но он был таким всегда.
Но даже такой поступок с его стороны всколыхнул в памяти Спирса те старые моменты их былого сотрудничества, с момента которого прошло уже много лет. Оно было недолгим, но оставило приятный осадок на душе, хотя Сатклифф и тогда не отличался покладистостью характера; скорее даже в те месяцы его вспыльчивая натура достигала своего апогея.
И сейчас он вспоминал послевкусие этой службы и поддавался картинам той ночи: смотрел, как фигура жнеца взмывает в небо, роняя за собой брусничные капли, и возвышается над ними на карнизе крыше – чуть шатаясь, будто ветер пытается подхватить её. И оттуда, удерживая равновесие только с помощью косы, Сатклифф смотрит на них сверху вниз, чуть склонив голову назад, его подбородок в разводах, очерченный ночным небом, волосы, упавшие на плечи и ярко-зелёные глаза, смотрящие прямо на него, изнурённо прикрытые дрожащими веками . Последнее, что он помнил, до того, как неустойчивая марионетка в последний раз неосмотрительно всколыхнулась, и исчезла. До того как Сатклифф отвернулся от них и убежал.
Наверное, это всё была какая-то шутка, горько подумал Спирс и, с присущей ему осторожностью, сложил документы о подчиненных в ящик стола – надо было найти замещающего на ближайшее время. Ведь он так и не появился в офисе. Никто не знал что с ним, почему его нет, и чем обернулась та драка в подворотне. И уже полдня он смотрел на черно-белые фотографии личных дел и был не в силах достать любую из них. Как будто чувствовал себя виноватым за то, что пытается найти ему замену, даже толком не разобравшись с ситуацией. Это было не в его стиле, но, к сожалению, факты и действительное положение дел буквально связывали Спирса по рукам и ногам.
Прерывая его размышления, в дверь раздался робкий стук. Ти Спирс тихо произнёс «Войдите», и откашлялся – забавно, все эти дни красноволосое недоразумение не появляется, и у Спирса даже нет повода развивать свои голосовые связки.
- Это Нокс.
Уильям поднял голову и кивнул новопришедшему на диван у левой стены, но диспетчер лишь покачал головой и уставился на начальника спокойным и усталым взглядом – видимо и ему нелегко пришлось.
- Есть новости о поводу Сатклиффа,- произнёс он,- сегодня он появился в госпитале и я сходил его навестить.